Тогда мне было 9 или 11 лет. Мы занимались в новом ДК. С нами как-то сразу начали общаться не то чтобы серьезно, а — заинтересованно. Видите ли, в чем дело. Девятилетний, десятилетний ребенок особо никому не интересен. Взрослые родители им уже наигрались и он просто растет. А общество его еще не замечает — денег-то у ребенка нет. А тут, в этом пространстве, мы вдруг с пацанами поняли, что нас действительно интересует, заговорили о том, чем мы на самом деле живем.
У Генриха Львовича были разные группы — для наших маленьких сестер и братьев, для нас, для родителей. Как мне потом рассказал дядя Сережа Цедилкин, Генрих Львович позволил взрослым стать детьми в его театральном пространстве, а нам — стать взрослыми. И первый наш капустник 1989 или 1990-го года мы сделали для родителей на основе событий в семьях, которые волновали и беспокоили. Это было фантастическое новогоднее чудо, родившееся в большом, двухэтажном пространстве, задекорированном черной тканью. С реквизитом, хранящимся с 1933-го года. Из-за этой ткани выезжали столы с елочкой — конструкция дяди Сережи. Моя маленькая сестра, 3−4-х лет тогда ничего не понимала, но она захохотала от счастья, когда выехала елочка — она увидела что-то знакомое, увидела вкусную еду.
Даша помнит все очень детально. Помнит, что у нее были чешечки-мышки, сшитые мамой. И бархатное платье. Все, что сейчас с ней происходит, по ее признанию, она сравнивает с событиями тех лет.
Мы старались, подготовили песни и костюмы. Так вот. Оказывается, пока мы ставили спектакль, наши родители тоже кое-что нам приготовили. В итоге, я был поражен: какие же они у меня интересные. Наверное, моя встреча с родителями и произошла тогда, в 9−10 лет.
Позже, уже взрослый я спрашивал у отца, каким он помнит Генриха Львовича? Меня, маленького мальчика, Риасс сперва очень напугал. Напугал резкостью и жесткостью со своими взрослыми учениками и нежностью — с нами, детьми. Я в эту трансформацию особо не верил, несмотря на то, что Генрих Львович сам о ней говорил. Отец признался, что тоже не мог начала определиться: либо Риасс очень хороший человек, либо Остап Бендер, который изощренно всех нас обводит. Потом все же уверился в первом. И не могло быть по-другому.
Генрих Львович увлеченно носился со своим макетом театра, который должен был стоять на углу Победы-Ильича, где сейчас построен какой-то торговый центр. В его пространстве вопросы просвещения и образования должны были решаться театральными методами. Он создавал альтернативную систему и верил в нее.
Система работала. Я тому свидетель. Благодаря ей, я счастливый человек, обладатель кусочка счастья. Я жил двумя днями в неделю этих занятий. Да это и была жизнь. Мы с пацанами придумали собственную систему исключения за брань. Отправляли за нее в поездку «за границу». Я очень боялся этой «заграницы». Ну и, конечно, на дисциплину влияло и то, что занималась нами Наташа Басина. Очень красивая девушка, студентка консерватории.